Кто и зачем помогает исследователям самого глубокого озера в мире

В 2024 году завершился федеральный проект «Сохранение озера Байкал» в рамках национального проекта «Экология». Построены новые очистные сооружения, ликвидированы свалки, рекультивирована часть загрязненной территории. Но для сохранения экологии на Байкале этого совсем недостаточно. Директор фонда поддержки прикладных экологических разработок и исследований «Озеро Байкал» Анастасия Цветкова рассказала «Ъ» о том, как образование влияет на экологию и почему отстрел байкальской нерпы не спасет исчезающего омуля.

«Вмешиваться в регулирование численности нерпы не нужно»

— Ваш фонд появился сравнительно недавно, он занимается сохранением экологии на Байкале, хотя базируется в Москве. Почему вы выбрали Байкал? Неужели в таком известном месте по-прежнему не хватает благотворительной помощи?

— До нас на Байкале не действовало никакого системного экологического фонда. Даже когда в России работали известные международные экологические фонды, которые сейчас признаны нежелательными организациями, у них не было программ на Байкале, они в этом регионе не реализовывали свои проекты в области сохранения биоразнообразия. Многие некоммерческие организации проводили какие-то разовые акции — волонтеры выезжали туда, фотографировали большое количество пластика на берегах, писали петиции. Разные региональные организации устраивали экспедиции, кто-то прокладывал тропы, кто-то высаживал деревья, кто-то собирал волонтерские отряды, чтобы убирать мусор. Но за этим как будто бы ничего не следовало дальше. Не было фонда, который бы аккумулировал проблемы, интегрировал мнения экспертов и доносил это до доноров, чтобы те могли помочь.

Наш фонд появился из идеи бизнесмена и общественного деятеля Эдуарда Войтенко сделать системную экологическую организацию, которая объединит знания и ресурсы в интересах Байкала. Его на самом старте поддержал Степан Солженицын, сын писателя Александра Солженицына.

Эти два попечителя пожертвовали в фонд по 1 млн рублей, с желанием помогать Байкалу,— территории, которая для них была важна. Для Эдуарда — потому что он когда-то там служил, а потом изучил Байкал как турист вдоль и поперек и, еще будучи молодым, проникся его красотой и уникальностью экосистемы. Для Степана — потому что это место важно для его семьи, его отец когда-то писал рассказы на Ангаре. В целом семья Солженицыных занимается меценатством, и Степан считает, что если сосредотачиваться на благотворительности в экологии, то, как и в других сферах, помощь должна носить регулярный характер, иметь измеримый результат и вести к качественным изменениям.

— Почему охраной экологии вокруг самого глубокого озера в мире занимается некоммерческий фонд, а не государство, на территории которого это озеро расположено?

— В экологической повестке целый спектр глобальных проблем в поле зрения государства. На Байкале это и рекультивация отходов целлюлозно-бумажного комбината, и строительство очистных сооружений, и восстановление биоресурсов озера — они сегодня приоритетны.

На все цели никогда не хватит ресурсов и внимания госорганов. Бизнес активно сейчас привлекается государством в партнерство, для того чтобы финансировать программы по сохранению биоразнообразия в регионах присутствия, где он ведет деятельность. Мы не подменяем собой государство, это и невозможно сделать. Но, как любой социальный фонд, мы можем предлагать решения, которые позволяют выйти из каких-то системных проблем. Они есть в социальной сфере, в экологической. И в контексте озера Байкал мы выбрали такие ключевые сферы, где внимания государства не хватает, где нет целевого госфинансирования, но есть острый запрос на поддержку со стороны наших благополучателей.

Наш конечный бенефициар — это природа. Сложно сказать, как она нам отвечает, довольна ли они всеми нашими действиями, но мы ищем свои инструменты для того, чтобы это измерить. Есть, например, проблематика, связанная с сохранением биоразнообразия. На Байкале не было фонда, который бы этим занимался, хотя из 1200 обитателей озера около 800 — эндемики, то есть те виды, которые живут только там и нигде больше. Они нуждаются в защите и изучении, чтобы не исчезнуть с лица Земли. В мире сегодня происходят деградация экосистем, изменение климата, и это сильно влияет на биоразнообразие.

Наша организация в 2018 году взяла под опеку байкальскую нерпу. Если помните, тогда шла речь о возможном возобновлении ее промышленного отстрела. До того отстрел был продолжительное время запрещен, только у коренных народов и у научных институтов были квоты на вылов. Но в 2018-м появилась инициатива по изменению правил рыболовства на Байкале, и эта инициатива включала предложение снять ряд ограничений на отстрел взрослых особей нерпы.

— Почему она возникла?

— Была информация о приросте популяции нерпы, и некоторые эксперты полагали, что ее численность нужно регулировать. Кроме того, СМИ писали о том, что нерпа виновата в сокращении в Байкале популяции омуля. Правда, нерпа не ест омуля, точнее, ест только из браконьерских сетей, потому что так омуль плавает слишком глубоко — и слишком быстро. Нерпа охотится на другую рыбу — на бычка и голомянку.

И наш фонд попытался разобраться, а какие вообще данные есть о численности байкальского тюленя (второе название байкальской нерпы.— «Ъ»), о благополучии популяции и кто занимается мониторингом этого процесса.

И выяснилось, что программы в институтах, которые были посвящены изучению байкальского тюленя, уже на протяжении 20 лет никем не финансируются, сокращено много научных сотрудников.

И вместе с Институтом проблем экологии и эволюции РАН — а это ведущий институт, который занимается разными дикими видами, включая каспийского тюленя,— мы создали научно-исследовательскую программу по исследованию благополучия байкальской нерпы. Мы также собрали большой пул экспертных мнений, ретроспективных научных данных, которые позволили нам аргументированно доказать, что вмешиваться в регулирование численности нерпы не нужно.

Собственно, этот проект иллюстрирует метод нашей работы. То есть мы начали проводить экспедиции, получать данные о благополучии популяции и делиться ими со всеми стейкхолдерами (ответственными лицами.— «Ъ»), которые принимают решения в отношении байкальского тюленя. Пару лет назад снова возникла инициатива о необходимости регулировать байкальскую нерпу, тогда вице-премьером была Виктория Абрамченко, она предложила разобраться в этом вопросе еще раз. И мы снова провели конференцию, собрали все научные данные и на имя вице-премьера отправили письма с выводом, что вмешиваться не нужно.

Мы продолжаем заниматься изучением популяции нерпы уже более пяти лет, финансируем эту программу и помогаем защитить тюленя. Но на Байкале кроме нерпы много других видов подвергается угрозам. Нерпа — не краснокнижный вид, а есть черношапочный сурок, дикий северный лесной олень алтае-саянской популяции, которые на грани исчезновения. В нашем перечне очень много редких видов растений и животных, изучение которых мы поддерживаем. Мы помогаем ученым снарядить экспедиции, обеспечиваем установку фотоловушек, закупаем другой необходимый инвентарь и стараемся оплачивать научную работу по итогам экспедиций. Ведь эти ученые — настоящие герои, они в течение долгого времени живут в палатках под дождем и снегом практически бесплатно, чтобы спасти то или иное животное, понять ареал его распространения.

— Почему так важно сохранить байкальскую нерпу или сурка?

— Это важно в контексте всей экосистемы Байкала. Нерпа — вершина пищевой цепи, а там каждый подвид играет свою определенную роль. Исчезновение одного подвида ведет к исчезновению другого. И так мы получаем, собственно, деградацию природы, о которой сейчас говорят. У нас на планете около 1 млн видов находится на грани исчезновения.

Поэтому мы помогаем научным сотрудникам особо охраняемых природных территорий в их научной работе — изучать существующие виды и сохранять биоразнообразие.

 

— Существует какой-то мониторинг состояния воды в Байкале?

— Есть много программ со стороны государства, есть единый государственный мониторинг озера Байкал, и они важны. Но есть и такие программы, которые, ввиду определенного перераспределения финансирования, выпадают из внимания государства. Вот, например, долговременный мониторинг Байкала «Точка №1». Это такая программа, в рамках которой НИИ биологии Иркутского государственного университета в еженедельном режиме берет пробы фито- и зоопланктона из одной точки, на одной станции, расположенной в пелагической зоне Южного Байкала. Анализ этих проб позволяет делать выводы в том числе об изменении температуры воды в озере Байкал, что важно с точки зрения понимания климатических процессов. Когда мы создавали фонд, накануне 2016 года, «Точка №1» перестала получать финансирование, мониторинг был на грани закрытия, а его данные используются не только в России, но и во всем мире. Американское метеорологическое общество выпускает ежегодно доклад о состоянии климата, и туда берутся данные вот этого мониторинга, потому что озеро Байкал — самое глубокое озеро на планете, и то, что происходит с ним с точки зрения изменения фито- и зоопланктона и температуры воды, отражает в целом динамику изменения климата по всему миру.

С 2017 года мы регулярно выделяем грант на сохранение проекта «Точка №1». Это стало возможным благодаря частным донорам и фонду «Мир вокруг тебя», жертвующим на научные проекты фонда.

— Сколько денег потребовалось, чтобы сохранить «Точку №1»?

— 1,5 млн рублей в год — минимальная сумма. Если сравнивать с миллиардными средствами государства, которые выделяются на экологию, эта сумма, конечно, ничтожна. Но, сохранив мониторинг, мы сберегли те кадры, которые могут распознавать разные подвиды фито- и зоопланктона — так как они в том числе маркер экологического состояния озера, а это уникальная экспертиза. Как раз когда проект был на грани закрытия, там говорили, что опытные специалисты уйдут на пенсию, а молодые сотрудники еще не умеют всего этого делать.

Потом мы уже привлекли к этому мониторингу компанию «Яндекс Клауд». Они хотели делать что-то полезное для экологии в IT-сфере. И мы рассказали об иркутском институте, о том, что нужно заменять человека, обладающего уникальными знаниями, машиной, чтобы подстраховать всю процедуру мониторинга. И вот уже три года «Яндекс Клауд» и Maritime AI бесплатно помогают институту создавать нейросеть, для того чтобы уже не человек, а искусственный интеллект мог распознавать пробы под микроскопом, а время человека высвобождалось на научную работу. То есть, с одной стороны, мы сберегли уникальный мониторинг для понимания глобальных климатических процессов состояния экосистемы мировой значимости, а с другой — внедрили новую IT-технологию в научную работу. Участники проекта собрали и опубликовали в открытом доступе данные — изображения рачков из-под микроскопа с разметкой — и описанный способ отслеживания всех изменений, то есть ученые из других институтов тоже смогут брать и у себя внедрять этот подход. И к нам уже обращались из других российских институтов и из Казахстана, чтобы мы помогли им применять такую технологию.

«Пищевые отходы привлекают диких животных, и, если животное вышло к человеку, оно будет убито»

— Вы упомянули большое количество мусора на берегах Байкала. Эта проблема как-то решается?

— Когда создавался фонд, я помню, было много акций, субботников, коммерческие компании в регионе присутствия водили своих сотрудников на уборки. Но у нас была и обратная связь от национальных парков: ученые считали, что эти разовые акции хоть и полезны, но не решают проблемы — на следующий год мусор снова появляется. В 2019 году в стране началась «мусорная реформа», мы решили разобраться, почему она не работает на удаленных территориях в Бурятии и в Иркутской области и почему нельзя просто так поставить контейнер для раздельного сбора отходов. Есть очень много законодательных нюансов и логистических сложностей относительно накопления и вывоза вторсырья с Байкальской природной территории с ее особым режимом охраны, и мы все детально изучили. Потом фонд инициировал программу «Национальные парки без мусора», которая в первый год получила президентский грант. Ее задачей было предотвратить попадание отходов на особо охраняемые природные территории, чтобы мы не просто гордились тем, что убрали много мусора в этом году, а в следующем — еще больше, а чтобы мы меняли привычки местных жителей и туристов. Я часто слышала от таксистов, когда ехала туда в командировку: «Да-да, на Байкале так классно, я каждый год приезжаю, все убирают волонтеры, нам вообще ничего не надо делать, я даже не напрягаюсь, ничего не увожу с пикника, все равно приедут и все уберут». Все это, конечно, очень сильно резало слух.

Ежегодно на Байкал приезжает до 2 млн туристов. После них остаются свалки мусора, которые влияют на состояние акватории озера.

Мы начали с Забайкальского национального парка — провели исследование по морфологии отходов, выяснили, а что там вообще в контейнерах остается, каков потенциал для переработки этого вторсырья, что люди приносят с собой, что оставляют в виде стекла, пластика, бумаги. Пищевые отходы привлекают диких животных. И если зверь вышел к человеку, то скорее всего, он будет убит, потому что представляет угрозу. На сегодняшний день мы уже установили на территории трех национальных парков (Забайкальского, Прибайкальского, национального парка «Чикой») контейнеры для сбора вторсырья, организовали площадки для накопления мусора с учетом строгих требований законодательства. И конечно, выявили системные сложности: почему никто из операторов не хочет вывозить оттуда вторсырье. Мы опросили 50 операторов, выяснили, что им нужны определенные объемы вторсырья, для них ехать в нацпарки Байкала нерентабельно, а значит, нужно не только организовать площадки для накопления вторсырья, но и купить пресс, так парки смогут накапливать у себя отходы в больших объемах, а потом сдавать операторам — и это станет рентабельным. Также всегда стоит особняком вопрос: а кто этим будет заниматься? Нужны люди, компенсация трудозатрат. И это тоже стало нашей заботой.

Потом все эти предложения мы передали в Агентство стратегических инициатив в рамках конкурса «Сильные идеи нового времени», и впоследствии они легли в основу дорожной карты по уменьшению воздействия отходов производства и потребления на особо охраняемые природные территории, которая была утверждена на уровне правительства РФ.

— Что изменит эта дорожная карта?

— Она предусматривает ликвидацию и рекультивацию объектов, которые оказывают негативное воздействие на особо охраняемые природные территории, волонтерские уборки, а также формирование на таких территориях системы раздельного накопления отходов.

— Много сегодня свалок на особо охраняемых природных территориях?

— Свалки зафиксированы на 14 таких территориях федерального значения на общей площади более 120 га, а еще на 31 территории площадью более 50 тыс. га обнаружены объекты, оказывающие негативное воздействие на окружающую среду.

Основная причина образования свалок — деятельность небольших, удаленных населенных пунктов, расположенных в границах национальных заповедников, а также промышленных, военных и космических объектов, часто уже не работающих, но влияющих на природу.

Сегодня многое делается, для того чтобы ситуация изменилась, общественные организации и госучреждения проводят эколого-просветительскую работу с местным населением и туристами, чтобы не допустить формирования новых свалок. Между местными властями, региональными операторами и предпринимателями появился диалог, помогающий сформировать рентабельную и экологичную систему обращения с отходами и полезными фракциями, которые можно переработать.

Мы и сами вывезли больше 10 тонн вторсырья с территории Байкала за эти годы.

— Вы сказали, что надо менять привычки туристов, а как?

— Мы начали внедрять практики, связанные именно с тем, чтобы образовывать посетителей, не просто поставив инфраструктуру (баки для раздельного сбора мусора). Мы внедрили систему зеленых купонов для тех, кто сдает вторсырье. Люди получали какую-то услугу парка бесплатно — в обмен на купон. И, оценивая реализацию этого проекта, мы видели, что и гости, и даже сами сотрудники стали пользоваться этой инфраструктурой. Когда у тебя есть цивилизованные точки сбора, когда стоят волонтеры и показывают, как разделять мусор, прививают тебе эти привычки, это рано или поздно начинает работать.

— Наверное, начинать надо с образования детей, чтобы они понимали, почему их будущее зависит от того, как они утилизируют мусор?

— Абсолютно согласна. Нужно образовывать и детей, и взрослых. Во всем, что мы делаем, мы ориентируемся на широкую аудиторию. По итогам научных экспедиций мы сделали онлайн-урок про байкальскую нерпу, открыли доступ к нему для всех, он размещен на платформе Stepik. Мы организовывали по приглашению средних школ офлайн-уроки о других наших экспедициях.

Мировая практика показывает, что бороться, например, с браконьерами нужно, прежде всего воздействуя на детей этих браконьеров.

Если дети слушают истории про то, почему важна нерпа, они рассказывают это родителям, и есть случаи, когда родители отказываются от такого способа зарабатывания денег и идут другим путем.

— Ну браконьерство еще зависит от уровня экономического развития региона.

— Конечно, нужно создавать рабочие места, менять социально-экономическую политику. Понятно, что никакой частный фандрайзинговый фонд не может переоборудовать город Байкальск, где закрыт целлюлозно-бумажный комбинат, люди потеряли рабочие места и где уже очень долго пытаются создать какие-то точки роста.

Если говорить про образование, то мы открыли Байкальскую заповедную школу — это образовательное инклюзивное пространство на въезде в Забайкальский нацпарк. Там сейчас много оборудования и для проведения опытов по исследованию состава воды, и для прессования вторсырья, и для изучения водного следа. Все это было поставлено в рамках президентского гранта.

— Вокруг Байкала часто горят леса, ваш фонд что-то делает для восстановления сгоревшего леса?

— У нас был грант на предотвращение пожаров в Забайкальском национальном парке, в рамках гранта мы обучали инспекторов территории лучшим практикам по предотвращению пожаров. Также мы закупали оборудование, квадрокоптеры, которые позволяют вести наблюдение за территорией, потому что у регионов на это не хватает средств. У нас есть другие проекты по лесовосстановлению — например, мы получаем запросы от лесничеств, где выгорел лес и где естественное лесовосстановление затруднено, и помогаем там сажать поросль. Потом три года следим за приживаемостью саженцев. Это не уникальная работа, многие высаживают лес, просто в нашем регионе присутствия такой запрос тоже есть. Особенно там, где скудные песчаные почвы или на участках во впадинах в окружении горных хребтов, где лес не восстановился после пожара спустя десять лет.

— Как вы думаете, если не заниматься экологической помощью Байкалу, озеро погибнет? Многие экоактивисты говорят, что оно уже сейчас гибнет из-за загрязнений.

— Этот вопрос нам иногда задают разные люди: где человек, а где Байкал, озеро нас всех переживет, зачем ему помогать?

Я тоже не склонна драматизировать ситуацию, мы очень не любим крики про то, что Байкал погибает. Байкал не погибает. Это действительно очень глубокое озеро, оно самоочищается по-прежнему, в нем есть в достаточном количестве планктон, мы это постоянно мониторим. Но есть прибрежное загрязнение, есть глобальные риски антропогенного характера — например, затянувшийся вопрос с рекультивацией отходов Байкальского целлюлозно-бумажного комбината. Категорически нельзя допустить попадания накопленных отходов в озеро — это приведет к серьезной экологической катастрофе. Риски в экосистеме существуют всегда.

В то же время, несмотря на то что Байкал очевидно нас всех переживет, это не значит, что мы не должны сделать посильный вклад нашего поколения в сохранение благополучия его экосистемы.

Байкал тесно связан с Селенгой, и Селенга несет в него очень много грязи. Поэтому важно понимать, какие очистные сооружения стоят рядом, и, если они не совсем справляются, мы формируем и направляем в госорганы требования к этим очистным сооружениям.

Самое сложное в деятельности природоохранных фондов — понять, достаточно ли мы делаем для того, чтобы изменить ситуацию. Поэтому мы стараемся найти выход по тем проблемам, которые не решены, стремимся поддержать тех ученых, которые действительно не могут и не имеют сейчас других ресурсов заниматься изучением эндемичных, редких и исчезающих видов растений и животных, стараемся оценивать свою работу с точки зрения экологического, экономического и социального эффектов. Конечно, это капля в море, если говорить про всю экосистему нашей планеты, про сохранение водных ресурсов и даже про глобальное сохранение озера Байкал. Но если брать конкретных благополучателей, то что-то нам удалось. Мы смогли внести вклад в сохранение популяций некоторых видов редких животных, мы спасли долговременный мониторинг Байкала, мы вывезли тонны вторсырья с этой территории, и эти отходы, не превратившиеся в мусор, сейчас возвращаются туда в виде сувениров.